Там поднимались в небо три толстых столба дыма — два черных и один белый, сначала вертикально вверх, но вскоре ветер наклонил дым в сторону.
Спустя несколько минут столбы дыма исчезли один за другим, чтобы тут же снова взметнуться в небо. Стало ясно, что кто-то при помощи дыма подает сигналы, как это когда-то делал Сильвестре Андухар. Тот невольно выругался:
— Вот же мать их за ногу! Так мы не договаривались.
— Что там еще стряслось? — встревожился канарец.
— Поняв, что им нас не достать, эти сукины дети просят береговые племена убить нас.
— Да уж, повезло, ничего не скажешь! Из огня да в полымя, как говорится.
— Итак, продолжать плыть по реке — значит обречь себя на верную смерть, — после долгих раздумий произнес Шеэтта, стараясь говорить как можно медленнее, чтобы андалузец успевал перевести его слова. — Когда при помощи дыма просят кого-то убить, это означает, что убийцы получат в награду столько кукурузы, сколько весят тела врагов.
— Боже! — не удержался канарец от ехидного замечания. — Всегда, сколько я знал, цену измеряли в золоте, а эти дикари — в какой-то несчастной кукурузе.
— Позволь тебе напомнить, что кукуруза — один из немногих продуктов, которые могут храниться долгое время и не портиться, а в таком жарком климате она стоит намного дороже золота, которое годится лишь на пули, которые краснокожим совершенно ни к чему, ведь у них нет огнестрельного оружия. Здесь кукуруза — главная валюта, потому что она долго хранится, ее легко перевозить, а в случае суровой зимы или неудачной охоты именно от запасов кукурузы зависит жизнь племени. Тогда дети и старики питаются кукурузной кашей, а взрослые вынуждены добывать себе пищу, как умеют. Так что, если бы твою ценность измеряли в мясе, шерсти, когтях и костях животных, это не составило бы и сотой доли той стоимости, которую имеет для них кукуруза.
— А вес моей души — что же, не считается?
— Твоей души? — рассмеялся Андухар. — Да я не дал бы за нее ни единого зернышка! А если серьезно, — добавил он, — то спроси у нашего друга Шеэтты, уж кто-кто, а он прекрасно знает, как обстоят дела в этих краях, и говорит, что за каждым поворотом нас могут поджидать лучники. А ведь достаточно пробить стрелой борт лодки, и нам придется несладко. Что ты на это скажешь?
— А что я, по-твоему, должен сказать? Он прав: если река легко может превратиться в ловушку — значит, у нас нет другого выхода, как идти пешком.
— И сколько придется идти?
— Пока не уберемся как можно дальше от этих проклятых мест, где могут поджидать лучники, — пожал плечами канарец с таким видом, словно речь шла о самых очевидных вещах.
— Вот и я сказал то же самое, и Шеэтта со мной согласен.
— В таком случае, учитывая, что река течет с северо-востока и тянется далеко на юго-запад, мы можем либо переправиться через реку, пойти на восток и вернуться назад в прерии, либо продолжать путь на запад, пока не доберемся до края земли или до тех китайцев, о которых адмирал прожужжал все уши.
— Шеэтта говорит, что он никогда ни слышал ни о китайцах, ни о людях с желтой кожей.
— Так я и думал. А он знает, где находится край земли?
— Нет, этого он тоже не знает.
— Итак, мы вернулись к тому, с чего и начали.
— Ну, кое-что все-таки переменилось к лучшему, — с улыбкой ответил Андухар. — В прериях никто не дал бы и мараведи за наши шкуры, здесь же за нас готовы отвалить кукурузы по нашему весу.
— Прекрасное утешение, ничего не скажешь! — хмыкнул Сьенфуэгос. — Ты лучше шагай, не теряй времени даром!
Набив каноэ камнями, они столкнули их в реку, наблюдая, как лодки медленно исчезают под мутной водой. Беглецы уничтожили все следы своего пребывания и вновь двинулись на запад, стараясь ступать по камням, чтобы не оставлять следов.
Ночь застигла их в небольшой укромной долине, покрытой густой растительностью, но они не решились развести огонь, ограничившись на ужин холодными остатками олененка. В скором времени всех сморила усталость. Канарец так хотел спать, что даже не заметил, как девочка свернулась клубочком у него под боком.
Проснувшись, он прежде всего увидел над своей головой неотрывно наблюдающие за ним черные глаза и очаровательную улыбку в два ряда белоснежных зубов.
— Помоги мне Боже! — прошептал он себе под нос. — Ну и проблемка на мою голову!
Покинув долину и поднявшись на горный кряж, они обнаружили к своему разочарованию, что на многих окрестных вершинах на севере, юге и востоке горят костры и вверх поднимается густой черный дым, то исчезая, то возникая снова. Не было сомнений, что это тоже сигналы.
— Что они передают? — спросил канарец.
— Что мы оставили реку, но они пока еще не напали на наш след, — перевел Сильвестре Андухар слова навахо, не упустившего ни одной детали в цепочке дымовых сигналов. — Но нас по-прежнему ищут.
— А почему костров нет впереди, на западе?
— Не знаю, — ответил Андухар. — И Шеэтта тоже не знает.
— Ты думаешь, это ловушка? — допытывался Сьенфуэгос. — Может, нас туда заманивают?
— Понятия не имею, — честно признался андалузец. — Но ясно, что в любом другом направлении нас совершенно точно будут ждать.
Когда они спросили у навахо, что он думает по этому поводу, тот глубоко задумался. Похоже, он и сам не был уверен в ответе.
— Мне доводилось слышать о мертвой земле, покрытой солью. Не знаю, где именно она находится, но если предположить, что впереди, на западе, то вполне понятно, почему в той стороне нет костров: никому и в голову не приходит, что мы можем направиться туда.