Земля бизонов - Страница 43

А впрочем, он уже давно начал подозревать, что Земля не плоская и не круглая — она свернута в спираль.

«Творец всего этого — если он, конечно, действительно существует — только зря потратил время, ведь он начисто лишен какого бы то ни было чувства пропорции, — размышлял Сьенфуэгос. — Надо же было до такого додуматься: в одном месте нагромоздить горы, в другом — создать громадные равнины без конца и края, в третьем — безбрежные океаны, еще где-то — жаркие безводные пустыни, а в каком-нибудь совсем уж затерянном углу — непролазную сельву, где неделями и месяцами идет дождь, — он невольно перекрестился, чтобы хоть немного успокоиться. — И вот теперь — эта проклятая река! Вот уж точно, сеньор Создатель, если бы вы были честны с самим собой, то признали бы, что создали полное безобразие. Даже мой младший сын умеет делать куда более добротные вещи».

Он старался не думать о детях, об Ингрид, Арайе, о своей чудесной и безмятежной жизни до той злосчастной ночи, когда ему вздумалось отправиться на рыбалку, поскольку знал — как только он начнет предаваться воспоминанием, ничего стоящего в голову уже не придет.

Предавшись воспоминаниям, он не только рисковал напрасно потерять время, но и утратить всякое представление о том, кто он и где находится.

Сьенфуэгос двигался по изгибам реки, почти невидимый в темноте и неслышимый для того, кто не был настороже, как он сам, зная, что от каждого из этих чувств зависят его шансы на выживание.

Долгие годы постоянной игры со смертью и череды опасностей научили его улавливать малейшие перемены в окружающей обстановке. Вот и теперь он сразу насторожился, ощутив необычный запах.

Это был запах дыма и горящего дерева, но не запах степного пожара, рожденный жестоким капризом природы, нет, к этому запаху примешивался легкий, едва уловимый аромат жаркого.

Огонь, зажженный людьми. И этот огонь красноречиво давал понять, что люди, которые его зажгли, чувствуют себя в полной безопасности, если так беспечно позволили распространиться вокруг ароматам дыма и жаркого.

Сьенфуэгос спрятал под грудой камней большую часть имущества, а также маленький плот, отставив при себе лишь верный шест, большой нож и еще один поменьше, и пустился вплавь по течению, по-прежнему стараясь держаться как можно ближе к берегу.

Так он преодолел около трехсот метров бесконечных изгибов, прежде чем за очередным поворотом — на этот раз налево — перед ним не открылось спокойное тихое озерцо, в которое в этом месте разливалась река. Его размеры было трудно определить в потемках.

На противоположном берегу озера светились огни нескольких костров, вокруг них он разглядел множество человеческих фигур. В скором времени индейцы принялись петь и плясать под гулкий бой барабанов, и в какой-то миг Сьенфуэгос не на шутку испугался, что дикари решили пригласить на пир в качестве «особо почетного гостя» его доброго друга Сильвестре Андухара.

Он никак не мог избавиться от этой мысли, несмотря на все заверения андалузца, что ни один индеец из семьи сиу или какого-либо из окрестных племен не станет есть человечину, поскольку они считают это худшим из человеческих пороков.

— Хотелось бы верить, что ты не ошибся, — произнес Сьенфуэгос, словно Андухар мог его услышать. — Очень хочется верить, что дикари и впрямь считают каннибализм пороком, ведь в противном случае боюсь, я потерял тебя навсегда.

Ему пришлось долго наблюдать, как туземцы едят, пьют, хохочут, поют песни, ходят туда-сюда, после чего канарец понял, что шумная попойка затянется еще надолго, а сам он в этой ситуации мало что может сделать — во всяком случае, до тех пор, пока не рассветет и он не сможет оценить при дневном свете, что собой представляет индейская деревня и насколько надежно она защищена.

Поэтому он выбрался на противоположный берег озера, почти в пятистах метрах от деревни, и очень медленно, почти ощупью полез вверх по крутому склону, пока не добрался до группы скал, за которыми можно удобно спрятаться от зорких глаз туземцев, когда настанет день.

Там он крепко уснул, несмотря на то, что песни и пляски индейцев продолжались почти до рассвета. Когда же наконец настало утро, Сьенфуэгос обнаружил слева, метрах в тридцати, маленькую пещеру и не задумываясь двинулся ползком прямо к ней.

Пещера была не слишком глубокой — как раз такой, чтобы удобно в ней поместиться, но оказалась превосходным убежищем, к тому же из нее открывался прекрасный вид на индейскую деревушку.

Она состояла из шести просторных деревянных хижин — без стен, но с соломенной крышей, и восьми или десяти больших пещер, расположенных на крутом склоне горы и соединенных между собой широкими тропинками и короткими лесенками, высеченными прямо в скале.

Ничто не напоминало о присутствии туземцев, кроме парочки сторожей, дремавших на берегу, неподалеку от дюжины каноэ, лежащих вверх дном и раскрашенных в яркие цвета с преобладанием красного.

Справа от деревушки пролегло широкое ущелье, на дне которого располагалось компактное поле созревающей кукурузы, несколько дальше — там, где река снова делала поворот на юг, скрываясь из виду, ущелье резко сужалось.

К утру, когда солнце коснулось вершины горы за спиной у Сьенфуэгоса и соломенные хижины зажглись золотом под его лучами, сонные обитатели начали понемногу подавать признаки жизни; причем стало ясно, что они до сих пор не могут прийти в себя после долгой и бурной ночи.

Кое-кто направился прямо к реке, чтобы справить нужду, и вода послушно уносила испражнения, а порой даже рвоту. В скором времени из самой большой пещеры вышла группа связанных между собой пленников, которых подталкивали два воина. Пленников подогнали к большой куче камней всевозможных размеров и заставили рассесться вокруг. Рабы — как мужчины, так и женщины — тут же принялись бить камнями один о другой.