Земля бизонов - Страница 37

В таких обстоятельствах им лишь оставалось как можно быстрее взобраться на дерево и устроиться там, как обезьяны, на достаточно крепких ветках, способных выдержать их вес.

Рассвет застал их сидящими верхом на ветках, откуда они изумленно наблюдали, как все пространство внизу превратилось в бесконечный живой ковер всевозможных оттенков коричневого, дико ревущий и дурно пахнущий.

По правде сказать, канарцу нынешнее его положение очень напоминало те далекие времена, когда он наблюдал, как пенятся за кормой волны, оставляя за кораблем широкий след, тающий вдали.

И теперь всякий раз, когда очередная «волна» в виде бизона весом в семьсот килограммов ударялась о ствол дерева, словно о борт корабля, он яростно напрягал спину, заставляя мускулы держаться изо всех сил, чтобы не сорваться с ветки и не рухнуть зверю прямо на рога.

— Как ты думаешь, сколько их здесь? — спросил наконец Сьенфуэгос.

— Чего проще? — рассмеялся андалузец. — Посчитай, сколько ног, и раздели на четыре.

— А если среди этих тварей попадется трехногая?

— Тогда отними один.

— Так ты этому научился у краснокожих?

— Ну что ты! Краснокожие умеют считать лишь пальцы на руках. Всё, что больше десяти, они называют «много».

— И что же, теперь придется проторчать тут весь день?

— И всю ночь — если, конечно, ты не соизволишь спуститься и попросить у них разрешения пройти.

Немного погодя, раз уж им не осталось ничего другого, кроме как сидеть на дереве, андалузец фальцетом затянул старую песню, в свое время весьма популярную в тавернах Санта-Доминго.

Королева Анакаона,

Как любил говорить Охеда,

Знавший ее лучше всех на свете:

«Богиня среди богов,

Женщина среди женщин,

Всех прекрасней среди прекрасных,

Королева сердца моего.

Всех светлее на этом свете,

Всех своей превосходит страстью,

Похотливей всех шлюх на свете

И умней всех лисиц и белок».

Манго нашей Анакаоны

Всех желанней плодов на свете,

Самая сладкая поэма,

Среди тех, что читать доводилось -

Самый вкусный и самый сладкий,

Самый теплый и самый душистый,

Нежный и гладкий снаружи,

А внутри — насыщенно-красный.

Половина мужчин говорили,

Что сей плод — воистину манго,

А другие им отвечали,

Что он больше похож на папайю.

Закончив песню, он с волнением спросил:

— А ты-то сам сподобился узнать, на что больше похож ее плод: на манго или на папайю?

— К сожалению, нет, хотя я был лично знаком с принцессой и могу сказать, что она была одной из самых прекрасных и желанных женщин на свете, — признался канарец. — В тот день, когда этот сукин сын, губернатор Овандо, приказал ее повесить, я понял, что, если уж мы неспособны ценить такую красоту и утонченность — значит, неспособны ценить вообще ничего, и все бесчисленные Овандо в конце концов уничтожат этот рай.

— А мне Санто-Доминго вовсе не показался таким уж раем.

— Потому что меньше чем за десять лет мы превратили его в настоящий ад, — с этими словами канарец указал вниз и добавил: — Видишь этих мирно пасущихся животных? Так вот, если мы просидим здесь еще немножко, рано или поздно мы начнем говорить о том, как бы их уничтожить.

— Не думаю, что кто-то сможет уничтожить стольких животных, — возразил андалузец.

— Европейцы наверняка смогут, — убежденно ответил канарец. — Они постараются захватить их или уничтожить, это заложено в самой их природе. Я видел это на Гомере, видел на Эспаньоле; хотелось бы надеяться, что не увижу этого здесь, но не сомневаюсь, что рано или поздно так оно и случится.

Как бы то ни было, Андухар оказался прав: бизоны толклись под деревом весь день и большую часть ночи. Когда же на рассвете путники уже собирались покинуть неудобное убежище, им пришлось не только остаться на дереве, но даже подняться еще выше и укрыться среди ветвей: по пятам бизонов следовал отряд краснокожих, насчитывающий более тридцати человек:

— Вот черт! — выругался андалузец. — Только этого нам еще не хватало!

Они молча и бессильно наблюдали за охотниками, невольно восхищаясь их хитростью, терпением и мастерством, с которым те поражали выбранное животное, ухитряясь при этом не напугать остальное стадо. И лишь после того, как охотники удалились в южном направлении, унося с собой пять огромных туш, разделанных на части, они решились спуститься.

У них ныли все кости, болели руки и суставы, но даже и без того они были настолько измучены, что не было даже речи о том, чтобы двигаться дальше.

Спустя три дня Сильвестре Андухар с удивлением заметил, что его друг уже больше часа смотрит на запад, не сводя глаз с горизонта.

— Что с тобой? — спросил он.

— Помолчи!

— Да чем ты занят, черт побери?

Канарец протянул руку, указав на точку горизонта, к которой был прикован его взгляд, и спросил:

— Видишь вон те черные тучи?

— Конечно, вижу! А что с ними не так?

— Видишь, как быстро они движутся на север?

— Так это прекрасно: если они движутся на север, значит, мы не промокнем.

— Конечно! Но среди этих туч есть одна, за которой я наблюдаю уже почти час, а она так и не двинулась с места.

— Должно быть, просто устала.

— Не будь идиотом и хоть немного подумай головой! — рассердился Сьенфуэгос, смерив его укоряющим взглядом. — Что должно произойти, чтобы одна туча не двигалась с места, когда все другие ветер легко уносит прочь?