— Да брось! Все люди на свете имеют один и тот же забавный обычай: плодиться и размножаться с поразительной скоростью. Или ты хочешь сказать, что сиу не любят заниматься любовью?
— Разумеется, любят, — убежденно ответил Сильвестре Андухар. — Но они стараются по возможности избегать беременности, ведь каждая пятая женщина умирает при родах, а женщин у них не так много. А потому, как только женщина зачнет, обычай запрещает ей иметь с мужем «нормальные», как мы бы сказали, отношения до родов и два года после.
— Целых два года? — изумился канарец. — Какая дикость! Получается, что следующего ребенка она сможет родить лишь спустя почти четыре года.
— А значит, в большинстве случаев женщина может родить самое большее пятерых детей за всю жизнь, да почти половина умирает из-за кишечных болезней и змеиных укусов, не достигнув зрелости.
— На Гомере некоторые женщины имеют по двенадцать детей.
— И в Андалусии тоже... Да и в других местах. Но для краснокожих считается нормальным, что у супружеской пары лишь двое детей доживают до детородного возраста. Это значит, что количество краснокожих вроде бы должно оставаться постоянным, но, поскольку многие гибнут на войне или на охоте, их число уменьшается.
— И что же, они ничего не делают, чтобы этого избежать?
— Ничего! Традиции для них священны и нерушимы. Когда я однажды по недомыслию брякнул, что мне кажется дикостью, когда матери кормят грудью детей до десяти лет, меня чуть не убили.
— Не могу поверить, что кто-то может кормить грудью ребенка десять лет! — заметил пораженный канарец. — Это просто невозможно! Всем известно, что грудное молоко полезно лишь до определенного возраста, а потом ребенка необходимо отнимать от груди.
— Во всем мире так оно и есть. Но только не для сиу. Я тебе уже говорил, детям здесь позволено все, а потому, если они хотят сосать грудь, то и сосут. Вот и получается, что гигантские плодородные равнины практически необитаемы.
— Ясно, — ответил Сьенфуэгос. — Теперь я понимаю и даже готов согласиться с твоими доводами. Но все равно кое-что остается выше моего понимания, а именно физиологические потребности: когда люди хотят совокупляться, они обычно не думают о подобной ерунде.
— Да уж конечно думают. Как раз на это случай и существует такая вещь, как оральные ласки. Они занимаются ими с юности и достигают в этом деле настоящего мастерства. Честно говоря, я думаю, что это им доставляет куда больше удовольствия, чем то, что мы считаем естественными отношениями. Особенно женщинам.
Бедняга Сьенфуэгос, ярый приверженец тех самых «естественных» отношений, был потрясен, услышав о столь изысканных любовных играх, в одночасье сломавших привычные представления об отношениях полов, и надолго погрузился в задумчивость, пока его спутник не напомнил, что пора наконец что-то решать насчет переправы через реку.
— Так мы плывем или не плывем? — спросил он, кивая в сторону толщи мутной воды.
— Плывем.
— Тогда чего же мы ждем?
— Ничего...
— Кто прыгнет последним, тот трус!
Если что и помогло человеку преодолеть все невзгоды и в конце концов сделаться царем природы, так это его потрясающая способность приспосабливаться к любым условиям, самым трудным и суровым.
В итоге этот несокрушимый вид приспособился выживать как в полярных льдах, так и в песках раскаленных пустынь, привыкнув питаться китовым жиром или верблюжьим молоком.
Переправившись через Миссури — как подозревал канарец, самый крупный приток пресловутой Миссисипи, которая встретилась ему несколько месяцев назад — двое друзей двинулись дальше. Они по-прежнему не видели другого выхода, кроме как идти по ночам, а днем прятаться.
Прежде чем продолжить путь, они подстрелили одну из тех странных птиц с черным оперением и болтающимся под клювом красным мешком, которых канарец видел в загоне индейского стойбища, а Андухар называл индюками и с энтузиазмом расхваливал их мясо, любимое лакомство краснокожих — когда индюки попадали к ним на стол, это был настоящий праздник.
Сьенфуэгос тоже по достоинству оценил вкус: от индейки остались одни лишь кости. Ко всему прочему, индюки были настолько глупы, что не только позволяли схватить себя голыми руками, но и имели привычку оповещать о своем присутствии весь перелесок скрипучей монотонной песней.
По всей видимости, песня должна была привлекать влюбленных самок, однако гораздо чаще привлекала голодных хищников.
Путники питались в основном индюками, зайцами, луговыми собачками, рыбой, съедобными змеями и всевозможными птичьими яйцами, но избегали приближаться к бизонам, понимая, что не обладают достаточно мощным оружием, чтобы охотиться на них.
Старый арбалет не шел ни в какое сравнение с мощными дальнобойными луками сиу, как и маленькие железные болты не могли сравниться с тяжелыми индейскими стрелами и копьями с каменными наконечниками.
Даже крепышу андалузцу не хватало сил натянуть тетиву дакотского лука, чтобы пустить стрелу дальше чем на двадцать метров. И дело не в том, что индейцы сильнее, просто их с детства приучали развивать силу рук и особенно пальцев.
— Когда дакот натягивает тетиву, он ее словно клещами сжимает, — уверял Андухар. — Нипочем не выскользнет! Я как-то попытался, но не успел и до половины натянуть долбаную тетиву, как она выскользнула из пальцев, а эти козлы так и покатились со смеху. Потом я попытался сделать зарубку на древке стрелы, чтобы зацепиться за нее ногтем большого пальца — и в итоге сорвал ноготь.