Земля бизонов - Страница 19

Река, которая могла бы вместить в себя воды всех известных ему рек; равнина в тысячу раз обширнее, чем все известные ему равнины; стада коров, перед которыми все стада Европы вместе взятые покажутся лишь жалкой горсткой, и грандиозные торнадо, в сравнении с которыми любой смерч — не более чем старушечье пуканье.

Ну и дела!

Несколько дней он не обнаруживал никаких следов человека или хотя бы животных; лишь на четвертый или пятый день канарец разглядел вдали тонкие столбы дыма, составляющие в небе причудливый узор.

К счастью, его хорошо скрывала высокая трава, доходящая до груди, достаточно было лишь немного пригнуться.

Однако вскоре он пришел к выводу, что туземцы вовсе не так беспечны, как могло показаться. Сьенфугосу стало ясно, что он не сможет больше сделать ни шагу, не рискуя быть обнаруженным.

Стойбище — а это, вне всяких сомнений, было именно стойбище, а не город и даже не деревня — располагалось в излучине широкого ручья, вся трава вокруг него аккуратно скошена, так что ни зверь, ни человек, ни даже огонь, внезапно вспыхнувший посреди равнины, не смогли бы подобраться незамеченными.

Пожар, вне всяких сомнений, был самой страшной угрозой в это время года, когда трава уже достаточно высохла, и канарец не мог представить, как спастись от неумолимого огня на этих бескрайних равнинах, где ничто не задерживало пожар.

Первым делом его внимание привлекла необычная коническая форма жилищ, построенных, видимо, из шкур бизонов, и украшенных странными рисунками черного и кроваво-красного цвета.

Все строения, кроме одного, самого большого, служившего, видимо, домом собраний племени, были около трех метров в диаметре и почти такой же высоты, с отверстием в верхней части, откуда торчали перекрещенные жерди каркаса, именно через эти отверстия и выходил дым, сообщая о присутствии людей.

Таких построек он насчитал пятнадцать, включая и ту, самую большую, вокруг которой лепились остальные, и с удивлением обнаружил, что обитатели стойбища его по-прежнему не замечают.

Четверо или пятеро детишек плескались в реке, невдалеке парочка женщин ловила рыбу, а чуть поодаль еще трое собирали что-то похожее на красные ягоды, складывая их в корзины на спине.

Вскоре Сьенфуэгос обнаружил мальчика — тот сидел на вершине дерева, на толстой ветке, озираясь вокруг.

Но Сьенфуэгос не заметил ни единого воина.

Время от времени до него доносился странный монотонный скрип. Приглядевшись, он понял, что эти звуки издают какие-то странные птицы, запертые в загоне из бамбуковых прутьев. Они были значительно больше гуся, с темно-серым оперением.

Под клювом у них болтался ярко-алый мешок дряблой кожи, которым они горделиво встряхивали.

Так, прижавшись к земле, он провел несколько часов, наблюдая, как туземцы снуют туда и обратно, пока мальчик на дереве не затрубил в бизоний рог, издав глубокий гортанный звук. Этим сигналом он, очевидно, приветствовал охотников, приближающихся из-за реки.

На этот раз они не принесли бизоньих туш — лишь нескольких птиц да пару оленей. Большую часть добычи они взвалили на спину белого пленника, того самого, которого канарец видел на озере.

Жители деревни тут же засуетились, женщины, дети и старики бросились навстречу прибывшим и тут же принялись ощипывать птиц, свежевать и разделывать оленьи туши, причем дети трудились наравне со взрослыми, даже самые маленькие, которых взрослые держали на руках.

Эта картина могла бы показаться канарцу самой мирной и даже пасторальной, если бы он перед этим не видел, как его соотечественника — если это и в самом деле был его соотечественник — водят в ошейнике и заставляют таскать самую тяжелую ношу.

Сейчас он заметил, как тот завернулся в бизонью шкуру и рухнул без сил, словно сраженный молнией.

Грязный, растрепанный, с ног до головы заляпанный кровью, он являл собой воплощенное отчаяние.

Когда солнце начало клониться к закату, поднялся холодный ветер, пробирающий до костей. Перед самым наступлением ночи Сьенфуэгос заметил, как на дерево забрался другой мальчик, на сей раз закутанный в меха, чтобы сменить прежнего наблюдателя.

После этого еще долго горели огни внутри жилищ, почти незаметные снаружи, но в конце концов погасли один за другим, и стойбище погрузилось во тьму.

К большой радости Сьенфуэгоса, луна в эту ночь пряталась за тучами, лишь иногда показывая свой бледный лик. Он понимал, что должен двинуться вперед как можно быстрее, если не хочет умереть от холода.

Он полз, прижимаясь к земле, как ящерица, не издавая ни малейшего шороха, прислушиваясь к каждому звуку. Ему потребовался почти час, чтобы добраться туда, где, по его мнению, находился пленник. В конце концов ему удалось найти этого человека, но лишь благодаря мощному храпу, который тот издавал.

Подобравшись к пленнику сзади, канарец крепко обхватил его, зажал рукой рот и прошептал на ухо:

— Тихо, не надо кричать! Я христианин!

Тот поначалу попытался вырваться, но тут же замер, приготовившись к худшему.

Сьенфуэгос между тем продолжал его уговаривать:

— Я христианин и хочу тебе помочь. Понимаешь?

Несчастный лишь энергично закивал, поскольку Сьенфуэгоса приставил нож к его шее, решив перерезать пленнику горло, если тут начнет кричать. Канарец ослабил хватку и шепотом спросил:

— Ты испанец? — когда тот снова кивнул, Сьенфуэгос спросил: — Хочешь, чтобы я тебя отсюда вытащил?

В ответ несчастный лишь горько зарыдал:

— Ради Бога!

Сьенфуэгос поспешно разрезал его путы, и они уже вдвоем поползли прочь — очень медленно, плотно прижимаясь к земле, пока не достигли границы стойбища, где трава стояла некошеной.